|
Последний снимок вместе. 1930 г.,
Свердловск.
2. Болшево. 1931-1937 гг.
Еще в
Лесной школе я узнал, что мне посчастливилось жить в Москве – столице
единственной в мире страны, где все ее богатство – фабрики, заводы, пашни и
леса принадлежит тем, кто работает, тогда как во
всем остальном мире этим владеет кучка буржуев, наживающихся за счет
трудящихся. Нам рассказывали заботливые воспитатели, что
счастье достигнуто многолетней борьбой революционеров с царским режимом,
под гениальным руководством вождей народа Ленина и Сталина совершилась Октябрьская
революция. Ее достижения пришлось защищать в ходе гражданской войны от
белогвардейцев и иностранных интервентов 14 капиталистических государств. И
теперь наша стана окружена врагами, не оставившими надежды вернуть
богатство страны хищникам капиталистам и помещикам. Поэтому мы должны
готовиться к тому, чтобы, когда подрастем, стать на защиту своей
родины. В Лесной школе 7-8 летние
дети учились ходить строем и хором пели:
«Возьмем
винтовки новые и к ним штыки,
И с песнею веселою
пойдем в кружки…»
О недавно закончившейся
гражданской войне напоминала песня, которую мы заучивали на музыкальных
занятиях:
«Полегли,
уснули под землей сырою,
Скошенные пулей
Октября герои….»
И еще, в память о Китайском конфликте 1929 года:
«Нас побить,
побить хотели,
Нас побить
пыталися,
Но мы тоже не
сидели,
Того дожидалися….»
Вот с таким «багажом» знаний о
мире я оказался в Болшево в доме бывших политкаторжан, к числу которых
принадлежала и моя мать. Мы, обживаясь в доме, быстро перезнакомились с
соседями, и о каждой семье мама, хорошо знавшая жизнь дореволюционного
подполья, каторги и ссылки, рассказывала легенды. Я теперь уже смутно помню
лишь отдельные эпизоды биографий соседей, о которых связного рассказа не
получится. Особенно отложился в памяти Огороднов, с семьей которого мы особенно сблизились.
В годы Столыпинской реакции
приговоренный к смертной казни через повешение, он уже стоял на табуретке с
мешком на голове и петлей на шее, когда услышал из приговора, который
зачитывался перед исполнением, что «высочайшим повелением» ему смертная
казнь заменена тюрьмой и последующей пожизненной ссылкой.
Вскоре появился
электрический свет и на стене повисла черная тарелка «Рекорд»
радиотрансляционной сети. Мы стали слушать известия и рассказы о событиях;
мама всячески старалась привить мне интерес к ним: освоение Арктики,
колоритная бородатая фигура Отто Юльевича Шмидта на газетных страницах,
Челюскинская эпопея… На встречу с героями
челюскинцами и их спасителями полярными летчиками мы ездили в Москву.
Ездили мы с мамой и на праздничные демонстрации и на мероприятия, связанные
с другими событиями: проводы умершей Клары Цеткин, похороны последнего
коммунара – члена Парижской коммуны. Осталась в памяти трагедия первых
стратонавтов, поднявшихся на стратостате в атмосферу на немыслимую высоту –
22 км, и погибших при этом. На воздушном параде одной из праздничных
демонстраций мы видели гигантский аэроплан (так в то время называли
самолеты) «Максим Горький» в окружении армады истребителей и бобовозов
(тоже термин тех лет), затмившей всю видимую часть неба.
Слушая радио, читая газету «Пионерская
Правда» (кстати, в ней тогда из номера в номер печаталась сказка А.Толстого
«Золотой ключик»), журнал «Пионер», я принимал «на веру» все, что
говорилось о вождях революции, руководителях Партии и Правительства. На
стене над своей постелью я повесил известную фотографию товарища Сталина,
зажигающего трубку. На этом снимке он казался особенно добрым, с хитринкой
в прищуренных глазах. И мама не пыталась разочаровывать меня в этих
представлениях.
В стране в то время свирепствовал
голод, продукты выдавались по карточкам, но нам – семьям бывших
революционеров, было значительно легче, чем остальным «болшевцам», с детьми
которых я учился. Запомнились понятия «Закрытый
распределитель» - магазин, в котором прикрепленным к нему «льготникам»
выдавались продукты, «Заборная книжка», в которой отмечалось, что, сколько
и когда выдано. Это название в моем представлении происходило от
слова забор (ограда), что вызывало у меня
недоумение. Вместе с ребятами-соседями я ходил на станцию Болшево за
хлебом, который нам с мамой полагался по карточкам в количестве два с
четвертью фунта (900 грамм). В связи с тем, что мама работала на химически
вредном производстве (артель «Химкраска»), ей полагался специальный
дополнительный паек - пол-литровая бутылка молока, которую она привозила
домой для меня.
В школе за дополнительную плату,
взимаемую с родителей (это называлось «самообложение»), нас первые два года
подкармливали. Помню вкус каши, кажется пшенной или ячневой, сваренной с
воблой. В школе было подсобное хозяйство. О том, что предполагается обед со
свининой, задолго до того перешептывались мои соученики. Конечно мои
порции, а часто и приносимые с собой бутерброды, доставались товарищам.
Период жизни в Болшево для меня
знаменателен тем, что в памяти он сохраняется уже не в виде отдельных
«картинок», а как слитный период времени, в течение которого во мне уже
проявился интерес к жизни, стал формироваться характер, проявились
пристрастия.
Особенно привлекало меня чтение. Одной
из первых прочитанных мною «толстых» книг была «Книга чудес» -
адаптированное для детей изложение Одиссеи и Илиады и других сказаний
древней Греции. Отсюда - особый интерес к истории. Книжки для детей -
тоненькие с картинками меня перестали удовлетворять, и я стал залезать в
книги, которые приносила мама из библиотеки. Читал, понимая не все,
Бальзака и Мопассана, зачитывался Жюлем Верном,
Диккенсом (Давид Копперфильд, Домби и Сын), Майн Ридом и Вальтером Скоттом.
Даже пробовал читать Виктора Гюго и Эмиля Золя, но показалось скучно. Очень
увлекался я фантастикой (и до сих пор люблю этот жанр). Журналы «Вокруг
света» и теперь уже забытый всеми несправедливо «Всемирный следопыт»
печатали научно-фантастические повести и романы. В них действовали
советские ученые, создававшие чудеса техники, способной проникать под воды
океанов, в Арктику, в стратосферу. В этих исследованиях им препятствовали
враги, как правило – Германские и Японские фашисты, в борьбе с ними
советские люди неизменно побеждали, несмотря на засылаемых шпионов и диверсантов.
Мама всячески поощряла это мое
увлечение. Объясняла непонятные мне термины и ситуации.
|
