|
Аэрофотосъемка шталага VI-A у г. Hemer, куда я был
отправлен сразу после освобождения.
Продолжение
Миша окликнул меня из другого
угла палаты, он оказался здесь же. По его словам, у него так же, как и у
меня, сильно отморожены ноги, врач, опасаясь гангрены предполагает
ампутацию части ступни. Лежащий справа от меня сосед оказался моим земляком
по Москве. Анатолий Иванов, он до войны играл на виолончели в оркестре
Большого театра. Мы с ним разговорились, тем для бесед хватало: вспоминали
Москву, Третьяковку, Парк Культуры с его аттракционами, который славился в
Москве не меньше, чем теперешний Дисней Лэнд в США. Вспоминали о
музыкальных спектаклях Большого театра, которые я слышал по радио. Побывать
мне пришлось только на Дубровском и Красном маке. Я пытался насвистывать
знакомые арии, он поправлял меня. Он подробно рассказывал о содержании
спектаклей, о мизансценах и декорациях, о нарядах актеров, об исполнителях.
Это было интересно и помогало преодолевать тягучее время.
Принесли пробирки для взятия мокроты - проверка наличия в ней палочек Коха.
Говорили, что у кого найдут, тому будет положено дополнительное питание.
Анатолий попросил меня сплюнуть в его пробирку, не сомневаясь, что у меня
найдут бациллы туберкулеза. Я это сделал, и действительно, через несколько
дней мне и ему объявили о том, что нам положен дополнительный паек: три
отварных картофелины в мундире и стакан снятого молока. Это было очень
существенное дополнение к лагерному рациону. Не могу на прерваться, забежав
вперед. В 1947 году, оказавшись в отпуске в Москве, я отправился
разыскивать его по оставленному им мне адресу: ул. Маркса-Энгельса, 6 (или
10). Легко нашел эту улицу за зданием библиотеки им. Ленина,
противоположная зданию библиотеки сторона - старомосковские дворы с
деревянными двухэтажными домами, ныне снесенными. Вошел во двор, стал
спрашивать про Анатолия Иванова. Кто-то из жителей, взглянув на меня
удивленно, показал квартиру. Позвонил, меня впустили, узнав, кто я и зачем
пришел. Жена Анатолия сказала мне, что несколько месяцев назад он умер от
туберкулеза. Мне оставалось только посочувствовать горю родных и рассказать
им о днях, проведенных вместе с ним в лазарете немецкого лагеря для
военнопленных. Вот, как удивительно и трагично складывается судьба!
Один за другим побежали дни, похожие друг на друга так, что ими
трудно отмечать движение времени. Большие неприятности стали доставлять
расплодившиеся клопы. От них просто не было спасения. Ножки кроватей
установили в банки, залитые водой. Но проклятые насекомые пикировали с
потолка.
Я стал испытывать невероятные муки голода. Такого не было даже в
самые голодные дни моего существования. Очевидно, выздоравливающему
организму требовалось дополнительное питание. Как-то раз, не в силах
удержаться, я слопал ломтик маргарина с сахарным песком, принадлежавшие
моему соседу сверху, тому самому, который помог мне очистить банку с салом.
Это было замечено соседями и мне пришлось рассчитаться с ним пайкой хлеба.
Только некоторые события выделяются в этом потоке однообразно
текущего времени. Главное - это гангрена у Миши. Ему сначала удалили стопу
правой ноги, но гангрена стала распространяться дальше, ампутировали ногу
выше колена. Но и это не помогло. Всего за несколько дней до освобождения,
его унесли в палату для умирающих.
Я стал быстро поправляться. Доктор Градоли, проходя как-то мимо меня,
сказал: «О! Ви - толстой!» (с ударением на последнем слоге). Действительно,
кости стали понемногу обрастать мясом, я стал иногда передвигаться по палате,
держась за стены и, опираясь на костыли (уже не помню, откуда они у меня
появились).
Однажды, кажется, около середины марта вечером неподалеку раздалась
пулеметная и автоматная стрельба. Оказалось, в части лагеря, отведенной для
русских военнопленных, была попытка мятежа. Зная о постепенном приближении
фронта с Запада, (союзники не очень спешили), они решили вырваться на
свободу. Попытка оказалась неудачной, всех поймали, многих расстреляли.
В наших бараках лазарета немцы и русские полицаи не появлялись.
Иногда заходил одетый в форму немецкого унтер-офицера капеллан, русский
священник протестантской церкви. Давал читать тоненькие брошюрки
религиозного содержания, написанные слишком примитивно, в расчете на
малограмотных читателей. Как-то раз раздали по банке сгущенного молока на
двоих, - подарок от народа Швейцарии русским военнопленным, так было
сказано в листовке, обертывавшей каждую банку.
Стало явно ощущаться приближение фронта. Вокруг лагеря (из окна барака была
видна внешняя проволочная многорядная изгородь с вышками и часовыми на них)
появились высокие шесты с белыми флагами с нанесенными на них красными
крестами. Повязки с красными крестами появились и у немецких часовых на
рукавах. По баракам прошел представитель только что организованного лагерного
комитета. Почитал написанное комитетом обращение к командованию союзников,
в котором описывалось бедственное состояние тысяч военнопленных (можно ли
назвать бедственным положение англичан и французов, страдавших лишь от
разлуки с родными?). Это обращение должно было быть отправлено со
специальным посланником, которому будет организован побег. Через несколько
дней, я даже удивился, как быстро, над лагерем пронесся английский
истребитель и сбросил вымпел. По баракам стали носить и читать сообщение, примерно
следующего содержания:
- Ваш посланный прибыл. Командование союзных войск знает о вашем
положении и принимает меры для скорейшего вашего освобождения. Ждите и не
предпринимайте попыток побега: они затрудняют действия наших войск.
Уничтожайте фашистских агентов. Командующий 4 Армейской группой союзных
войск генерал (кажется - Монтгомери или Кларк.)
В середине апреля грохот фронта стал явственно слышен. Над нами
проносились английские самолеты, где-то неподалеку сбрасывавшие бомбы.
Как-то раз предупредили, что этой ночью нужно оставить открытыми
окна барака: будет взорвана электростанция, могут вылететь стекла. Взрыва,
однако, не было.
В окно барака за внешней оградой лагеря виднелся небольшой немецкий
хуторок. Его жители стали копать траншеи у самого проволочного ограждения,
было непонятно, зачем им это нужно. Мы почувствовали приближающиеся
перемены. Вместо хлеба выдали по кучке галет. Это было сытнее, чем кирпичи
«образца 1939 года». Затем, что было уже похоже на предпраздничный сюрприз,
нам выдали американские пакеты дополнительного пайка по одному на двоих,
залежавшиеся невостребованными на продовольственном складе. Вот когда стало
понятно, почему наши союзники, находясь в плену, выглядят, как на курорте.
Пакет, предназначавшийся каждому на неделю, содержал такое количество
продовольствия, что и две недели можно было вполне обойтись без немецкого
пайка. В нем было: две банки порошка какао, две банки сухого молока, пакет
сахарного песка килограмма два, несколько банок концентратов (супы, овсяная
каша), коробка бульонных кубиков, пачки галет и печенья, сухой компот,
банка яичного порошка, жевательная резинка (которую мы приняли за непонятно
почему такой твердый мармелад), несколько банок с сигаретами «Кэмел»,
туалетная бумага.
26 апреля фронт подступил вплотную. Знакомые звуки рвущихся и воющих на
подлете мин и снарядов, пикирующих бомбардировщиков, фонтаны разрывов. Все
это вплотную к ограде лагеря. Но ни одна мина, снаряд или бомба, пущенные с
той или другой стороны, в лагерь не залетели. Только «шальные» пули
свистели и шлепались изредка о стены бараков. Три дня с 26 по 29 апреля
лагерь находился на ничейной полосе между позициями немецкой и союзников.
Подобравшись к окну, я имел редкую возможность, практически не рискуя жизнью,
вплотную наблюдать за ходом боя. Стало понятно, зачем жители хуторка вырыли
себе убежище у стен лагеря: здесь они были в относительной безопасности. Я
пытался представить себе, что было бы, если б лагерь находился между нашими
и немецкими позициями!
Все эти три дня англичане методично и беспрерывно обрабатывали
немецкий передний край артиллерийским, минометным огнем, бомбежкой и
штурмовкой с воздуха. Сначала немцы отвечали им довольно интенсивно, затем
их огневые средства были подавлены. 29 апреля, англичане решились на атаку,
шли, даже не пригибаясь, поливая впереди себя огнем из автоматов. Если еще
и оставался у немцев кто-нибудь живым в полуразрушенных блиндажах, то он
был оглушен и полностью деморализован от такой плотности огня.
Освобождение
Итак, 29 апреля 1945 года
лагерь был освобожден и ликующие пленные, разгромив проволочную ограду,
вырвались на свободу. Не позавидуешь жителям прилежащих немецких селений.
Изголодавшиеся русские военнопленные наверняка не очень затрудняли себя
угрызениями совести, очищая от всего съестного закрома немецких бауэров.
Американские «МР» вынуждены были вскоре взять лагерь под охрану. Однако,
удержать людей впервые за годы плена почувствовавших свободу, было
невозможно, не применяя насилия; этого американцы не могли себе позволить.
Те, кто способен был ходить, рыскали по окрестностям в поисках, главным
образом, спиртного, так как на следующий после освобождения день уже не
было и в помине недостатка в еде. Появился белый пушистый канадский хлеб,
настоящее сливочное масло, натуральное молоко, в неограниченном количестве
банки с тушенкой и колбасой. Последствия этого изобилия были печальны: у
многих желудки не выдержали, они заболели голодным поносом, по симптомам
похожим на дизентерию и, выдержав до конца муки плена, погибли от
излишеств. В том числе и мой сосед по койке сверху, о котором я уже
упоминал.
Нас перевели из оккупированных клопами деревянных бараков в
кирпичные благоустроенные казармы, из которых выехали англичане, и, в
течение недели или больше подвергли медицинскому обследованию. С этой целью
на территории нашего лазарета развернули полевой госпиталь, в котором
медицинскими сестрами служили католические монахини (не пойму, почему
католические, ведь англичане - не католики).
Пленные англичане и французы покинули лагерь почти сразу же. Вместе
с русскими еще долго оставались поляки, итальянцы, сербы.
К нам, инвалидам, все время приходили доброжелательные «делегации»,
как из числа бывших военнопленных союзников, так и солдаты освободившей нас
армейской группы. Англичане в своей типа спортивной, зеленовато-коричневой
форме, выражали свое дружелюбие сдержанно и корректно. Зато горластые
американцы - шумно и раскованно хватали нас в объятия, хлопая по спинам
ладонями. И все что-нибудь приносили, считая, вероятно, что мы никогда не
насытимся.
8 мая объявили об окончании войны и полной капитуляции Германии.
Этот день прошел почти незаметно: для нас война завершилась на неделю
раньше.
Вскоре за нами пришли английские санитарные автобусы, оборудованные
висячими койками, и перевезли в городок, застроенный 3-4 этажными домами из
белого кирпича. Как оказалось, до войны здесь были военные казармы, во время
войны лагерь военнопленных Hemer (шталаг VI-A). Там и теперь казармы
Бундесвера. Здесь англичане и американцы организовали лагерь «для
перемещенных лиц» из России. Один из корпусов был отведен под лазарет,
оснащенный перевязочной и операционной палатами, в нем оказался и я.
Благодаря квалифицированному уходу за моими ранами, они стали
быстро зарубцовываться, остались только незаживающие свищи. Доктора
называли это остеомиэлитом. Я стал бойко передвигаться на костылях,
наступать на правую ногу было очень больно.
В лагере проходила весьма бурная жизнь. Толпами ходили между
корпусами, разыскивая земляков, знакомых по пребыванию в различных немецких
лагерях. Случались и дикие сцены, когда в ком-либо опознавали бывшего
полицая, пытающегося смешаться с толпой пленных. Его безжалостно, с особой
жестокостью избивали, и, если не успевала вмешаться дминистрация, убивали.
Освободившиеся из плена люди буквально упивались свободой.
Естественно, главной заботой было добыть спиртного. Рыскали по
окрестностям, меняли спирт и самогон на продукты и одежду (в лагере был
склад, забитый поношенными одеждой и обувью. Там я подобрал себе вполне
приличные вельветовые штаны, рубаху, немецкий френч и крепкие ботинки).
Обитатели одного из корпусов разъезжали на автомобиле без шин, на дисках.
Однажды, случилось трагическое происшествие. Где-то неподалеку
обнаружили целую бочку на колесах, наполненную спиртом. Ее ночью приволокли
к одному из корпусов. В какой-то из медицинских лабораторий проверили, не
отравлен ли, и всю ночь распивали всем населением этого корпуса. А к утру
уже выяснилось, что спирт был чем-то отравлен. Люди стали корчиться в
судорогах, задыхаться и умирать. Срочно был поднят на ноги весь медицинский
персонал лагеря, примчались и американские санитарные автомобили.
Развернули прямо на газоне у корпуса лазарет, стали промывать желудки, но
напрасно. Из всех, пребывавших в этом корпусе 400 человек спаслось лишь
несколько, потерявших зрение, несколько человек были парализованы. Так и
осталось не известным, специально ли была подкинута эта отравленная бочка
спирта.
|
