|
Продолжение.
Теперь же, наоборот, Красная Армия
штурмует границы Германии, становясь захватчиком, российские войска
превращаются в оккупантов. У немецкого народа также есть силы для
противостояния агрессии. Кроме того, готовится к применению новейшее
оружие, сила которого не имеет себе равных. Как только Фюрер прикажет
ввести его в действие, победа Германии будет предопределена. Как и раньше,
в этой заметке сквозила чуть заметная ирония.
С завершением уборочных работ шеф решил, что пора отказаться от даровой
рабочей силы: она уже не оправдывала затрат на ее содержание. Нам приказали
собираться в дорогу. Сборы были невелики, но мы успели напечь лепешек из
украденной муки, нагрузив ими свои вещмешки. В подкрепление к двум нашим
конвоирам прибыло пополнение, и мы отправились тем же путем обратно в
Торунь.
Привезли нас уже не в Форт 17, а
в другой лагерь.
Во время нашего отсутствия, Форт 17 настолько переполнился, что немцы
организовали новый, пристроив его к большому международному лагерю,
находившемуся за Северо-Западной чертой города на правом берегу Вислы. В
этом лагере содержались англичане, бельгийцы, поляки, итальянцы, югославы,
появились уже и американцы. Все они жили в каменных одноэтажных казармах, в
отдельных зонах.
К лагерю наскоро присоединили
большую территорию, на которой построили щитовые деревянные бараки.
Территория эта, предназначенная для русских военнопленных, отделялась от
лагеря союзников узкой, огороженной колючей проволокой полосой, дорогой,
заканчивавшейся въездными воротами. С этой дороги открывались ворота в
несколько зон русского лагеря.
Жизнь в лагере шла по единому порядку, от утренней раздачи хлеба до
отправки на работы. По возвращению с работы направлялись к общей кухне, где
раздавалась баланда после долгого движения очереди к раздаточному окну.
Баланду выпивали на ходу, пока нас разводили по своим зонам. Лепешки,
привезенные из командировки «к бауэру», быстро закончились, быстро
истощились накопленные там "килограммы здоровья", и я вскоре
вошел в обычное полуголодное состояние. Лагерь был плохо обустроенный, в
бараках, где почему-то стояли не привычные нары, а двухэтажные деревянные
койки, было холодно, редко расставленные печки, топившиеся брикетами из
угольной пыли, плохо согревали продуваемое помещение.
Главная забота обитателей лагеря
состояла в том, чтобы при распределении по работам попасть туда, где можно
чем-нибудь «поживиться». Утром, после раздачи и съедения хлеба, все
работоспособное население лагеря сгонялось через ворота на улицу, смежную с
союзниками, выходившую к главным воротам лагеря. Образовавшаяся толпа все
время была в движении и толкотне. Нужно было до прихода конвоев занять
такую позицию, чтобы вовремя выскочить по вызову на хорошую работу, и
уклониться от работы невыгодной, отступив назад и смешавшись с толпой.
Когда же приходил конвой, а конвоиров, водивших всегда в определенные
места, узнавали, движение толпы приобретало характер свалки. Вмешивались
охранники и полицаи, лупили дубинками по спинам и головам, но это помогало
мало.
В теплом, по сравнению с
Россией, климате Польши картофель закладывали на хранение в длинные бурты
на краю полей и вдоль дорог. Эти бурты закрывали соломой и присыпали
землей, оставляя отверстия (продухи) через определенное расстояние. На
работах по устройству таких хранилищ можно было спереть несколько
картофелин, запрятав их в складках одежды, с тем, чтобы дома сварить или
испечь в печке, топившейся в бараке. На эти работы, а также на работы по
перегрузке овощей в вагоны или из вагонов в телеги или грузовики,
требовалось много рабочих. Туда все стремились попасть и когда приходили
знакомые конвоиры, начиналась свалка. Приходили конвоиры, отводившие на
работу в песчаный карьер, на рытье убежищ, на стройки и другие неприбыльные
места, то тоже начиналась свалка, но уже в обратном от ворот направлении.
Из-за проволочной ограды эту
картину наблюдали наши союзники, откормленные, опрятные, тепло одетые, с
сигаретами или трубками в зубах.
Картина была достойной внимания,
если, к тому же, представить себе внешний вид наших военнопленных
-изможденных «доходяг» в грязных оборванных шинелях с оторванным хлястиком,
котелком, болтающимся за поясом, в пилотках, нахлобученных на уши, с
надписями «SU» на спинах. Иногда кто-нибудь бросал из-за ограды банку
овсянки, начинавшаяся из-за нее драка была занятным зрелищем для скучающих
англичан.
Некоторое время мне везло: я
попал в постоянную бригаду, работавшую на аэродроме, рыли капониры для
самолетов и убежища - щели и блиндажи. Здесь нас постоянно подкармливали:
во время обеда появлялась повозка, которой управлял усатый поляк, его, в
связи с выполняемой им миссией, прозвали «Микоян». Он привозил бидон
эрзац-кофе и хлеб, по чашке слегка подслащенного кофе и по куску хлеба нам
выдавали.
Однако везение это продолжалось
недолго. То ли работы уже все были закончены, то ли они выполнялись уже не
военнопленными (в Торуни были также и «цивильные», как их называли,
завезенные из России работники, в основном, женщины. Мы видели их лишь
издалека).
Упомяну, кстати и об отношениях
с нашими союзниками. Они всегда были приветливы по отношению к нам. Часто,
когда представлялся случай, помогали, передавая съестное. Однако, все
передаваемое - остатки от обеда, все равно, подлежащие выбрасыванию. Они
охотно торговали съестным в обмен на кустарные изделия наших
инвалидов-умельцев. Французы и итальянцы проявляли больше сочувствия: когда
встречались с ними на работах, они часто отдавали свои бутерброды,
принесенные из лагеря. Из числа многих народов, представленных в лагерях,
лишь только сербы готовы были делиться последним куском.
Читая и слушая сообщения о событиях в Югославии в последние годы, я не могу
не вспоминать о сербах с великой благодарностью к ним.
Наступила зима, подморозило и
при земляных работах стало трудно пробивать смерзшийся верхний слой грунта.
А земляных работ прибавилось: немцы стали готовить оборонительные
сооружения вокруг города.
Наступил и Новый 1945 год. Утром
31 декабря нас обрадовали: выдали буханку не на 12, как раньше, а на 6
человек! Решив, что это своеобразное новогоднее поздравление, съели хлеб,
тогда и выяснилось: выдали сразу за два дня! Вот так Новый Год!
Наступило время, когда опять с
Востока стали доноситься раскаты грома. Приближался фронт. Мы жили в
тревоге и ожидании следующей эвакуации. За проволокой в лагере союзников
постепенно пустело: англичан уже вывозили.
Неисповедимы пути Господни! Кто
бы мог подумать, что в это время по другую сторону фронта вели наступление
на Торунь и Быдгощь мои бывшие однополчане-кавалеристы! Я узнал об этом уже
через много лет после войны, рассматривая карты боевого пути корпуса.
По
дороге к Стиксу.
И вот, настал этот решительный
день. Примерно в первой десятидневке января утром после раздачи хлеба нас
согнали на площадь перед зданием кухни, несколько раз пересчитывали, после
чего объявили: предстоит пеший переход. Всем, кто не может ходить, у кого
больные ноги - перейти и построиться отдельно. По рядам прошел слух: немцы
не оставят больных в лагере, отравят или расстреляют. Тем не менее, многие,
те, кто явно был не в состоянии ходить из-за ран или болезней, перешли в
указанное место. Что стало с ними впоследствии неизвестно. Мне показалось
вполне реальным то, что могут сделать немцы с оставшимися в лагере. Они
понимают, что когда эти люди попадут после освобождения к своим, то, после
подлечивания, они станут в строй и, натерпевшись в плену унижений и
оскорблений, мук голода и издевательств, превратятся в отчаянно смелых
солдат. К тому же, наши при подобных обстоятельствах поступали так же. Мне
рассказывали старослужащие, побывавшие в рейдах в первые годы войны, что
пленных, поскольку их невозможно было отправить в свой тыл, расстреливали.
Долго не мешкая, даже второпях,
нас распределили по сотням (десять рядов по десять человек), каждую сотню
окружили конвоирами и, подгоняя, повели в сторону от города по широкой,
проходящей через редкий сосновый лесок, дороге. Колонна растянулась
километра на два, в ней, наверное, насчитывалось две-три тысячи человек. В
конце колонны шли англичане, также в окружении конвоя. В отличие от нас,
ничего не имевших при себе, кроме котелков и тощих вещмешков, они тащили на
себе огромные рюкзаки.
Тяжелыми рюкзаками, обшитыми
телячьими шкурами, были нагружены и наши конвоиры. Сначала они пытались
заставить нас тащить эти рюкзаки, но из этого ничего не получилось:
прошагав несколько десятков шагов с таким дополнительным грузом,
навьюченный им пленный валился с ног. Вскоре немцы добыли где-то, скорее всего
- отобрали у поляков, запряженную лошадьми высокую фуру, куда сложили свои
вещи и на которую иногда подсаживались отдохнуть.
Донеслись звуки стрельбы и
бомбежки. Обернувшись, я увидел, что над оставленным нами лагерем кружатся
советские самолеты-штурмовики, обстреливают его и бомбят. Нашли военный
объект!
Подгоняемые разозленными
уставшими конвоирами шли весь день до вечера (пока стемнело), изредка для
отдыха останавливаясь и присаживаясь прямо на дорогу в снег. Судя по дорожным указателям, дорога
вела по направлению к городу Bromberg (немецкое название польского города
Быдгощь). На окраине города нас загнали в здание какого-то цеха, уже
остановленного. Но в цеху было тепло, стояли баки с водой.
Смертельно уставшие и дьявольски
голодные, с утра кроме утренней пайки хлеба ничего не ели, повалились на
устланный деревянной торцовкой пол.
Еще затемно нас подняли, выгнали
наружу на морозный воздух и стали криками и толчками строить по сотням и по
много раз пересчитывать. Я заметил, что снаружи у стен цеха горели
небольшие костерки, вокруг них сидели англичане и пили подогретый кофе.
Погнали дальше голодных и невыспавшихся.
На дороге, по которой мы шли, работали немецкие минные команды, явно
торопились.
Немцы, также голодные и
уставшие, свое зло срывали на нас, подгоняя ругательствами и прикладами
винтовок и автоматов.
Мне выпало идти где-то около
середины колонны. Иногда вдруг в голове колонны раздавались автоматные
очереди, колонна останавливалась и после некоторой заминки, двигалась
дальше. В стороне от проезжей части валялись трупы убитых пленных.
Оказывается, на пути колонны оказывалась телега с овощами (турнепс или
кормовая свекла), ее окружали изголодавшиеся пленные, разгоняли их
автоматными очередями. Передние ряды, успевшие схватить брюкву или турнепс
(он по вкусу напоминает редьку), на ходу очищали ее и ели, бросая под ноги
очистки, которые, сзади идущие, нагибаясь подхватывали и съедали.
Иногда впереди колонны сбоку от
дороги оказывался бурт присыпанной землей картошки или сахарной свеклы.
Происходила свалка: голодные люди бросались к бурту, доставая из продухов
их содержание, конвойные сначала пытались разогнать их прикладами и
пинками, затем, потеряв терпение, очередями из автоматов. Оставив у обочины
несколько трупов и раненых, колонна тащилась дальше. У лежащих раненых
оставался один из конвоиров с велосипедом. Через некоторое время далеко
позади раздавались автоматные очереди, после чего, отставший конвоир, добив
раненых, догонял голову колонны.
Так, весь день, иногда
останавливаясь на непродолжительный привал, валились прямо на дорогу, туда,
где стояли. К концу дня остановились у какой-то деревни, нас загнали в
огромный сарай, частично заполненный сеном и соломой. Ни пищи ни воды не
дали. Мы стали добывать подножный корм. В соломе изредка попадались колоски
с зерном: это было наилучшим подарком. Если потереть колос в ладонях, на
них останется несколько зерен пшеницы. Еще потереть - с них слетает полова,
разжеванные зерна, это питательная сладковатая кашица. На полу сарая -
толстый слой пыли. Зачерпнув рукой и пересыпая пыль из ладони в ладонь, дуя
в образовавшийся ручеек, также находишь несколько зерен. В слое пыли может
найтись и горошина и более крупная вещь - турнепс или свекла.
Морозная ночь, сено не греет,
как в него не зароешься. К утру, невыспавшиеся и замерзшие, выходим,
подгоняемые конвоем на построение и бесконечное пересчитывание. В сарае
конвойные тщательно прощупывают сено, протыкая его штыками и вилами.
Так проходит несколько дней.
Обессилев без пищи и воды, на дороге остаются лежать те, кто уже не может
идти дальше. Их судьба уже всем, в том числе и им самим, хорошо известна:
позади слышны автоматные очереди и отставший велосипедист догоняет колонну.
Этот фатальный конец заставляет, собрав оставшиеся силы, продолжать
плестись дальше.
На одном из переходов я увидел
остатки группы англичан. Куда делись их огромные рюкзаки, их упитанность и
«бравый» вид! В обвисших уже грязных шинелях, заросшие и совершенно
измученные, они были измождены даже больше, чем мы. Чтобы везти их дальше
немцы ожидали какой-то транспорт.
Через несколько дней пути выдали
по буханке хлеба каждому. Не в силах сдержаться, я, как и мой напарник
Миша, с которым мы шли все время вместе, съели хлеб в один присест, впервые
за много дней почувствовав ощущение сытости. Но его хватило ненадолго..
|
