|
Получив
в отделе кадров завода справку о снятии с меня «брони» и сдав в Картбюро стандартную справку, ежемесячно выдываемую для получения продовольственных карточек, я
явился в Бауманский военкомат, где получил
повестку, предписывавшую мне явиться 13 марта в 14 часов с вещами.
Продав
на рынке свои продовольственные карточки за март, я последний раз прошелся
по городу, благо день выдался по-весеннему теплый. В назначенное время
явился в военкомат и в тот же день был уже на пересыльном пункте.
В этот день началась военная часть
моей биографии. Замечу, 13 – фатальное число: 13 марта 1943 года – дата
призыва, 13 января 1944 года – ранение и плен.
9. Начало армейской службы
Наступил очередной крутой поворот в
моей жизни.
Пересыльный пункт занимал помещение
какого-то духовного назначения, возможно в былые времена здесь была мечеть.
Два длинных зала со сводчатыми высокими потолками
были загромождены трехэтажными нарами, между которыми оставался такой узкий
проход, что при команде «Подъем!», все население нар не могло в нем
разместиться. Да и на нарах было так тесно, что я предпочел спать на доске,
перекинутой через проход между нарами. Естественно, «дух» стоял такой, что,
как говорится, топор повиснет. Все, находившиеся на
призывном пункте состояли из двух основных категорий. Первая,
наиболее организованная, легко и сознательно реагирующая на команды,
представляла солдат, отбывших курс лечения в госпиталях и признанных
годными к продолжению дальнейшей службы. Эти долго не задерживались, вскоре
из них комплектовались маршевые роты и, получив новое обмундирование,
каски, лопатки, котелки, винтовки, противогазы и подсумки, они строем
уходили на вокзал. Большинство, составлявшее вторую часть контингента,
мобилизованные по очередному призыву, главным образом из сельских районов
Татарии. Обутые в лапти, надетые на длиннющие онучи, с огромными
«сидорами», они казались ужасно бестолковыми. Многие из них плохо понимали
по-русски, совсем не понимали команд. Целыми днями молча сидели на своих
местах на нарах, часто распаковывая свои «сидора» и принимаясь за еду
(лепешки, сыр и вяленое мясо или сушеная рыба), чем
возбуждая зависть и болезненное ощущение голода у остальных. Их иногда
вызывали на площадь, где проходили построения, окриками и толчками пытались
сформировать некоторое подобие строя и тоже отправляли на погрузку в вагоны
для следования в запасные полки, где им предстояло обучаться военному делу.
Обмундирования они не получали.
Недели через 2-3 настала и моя
очередь. В числе небольшой команды, составленной из студентов,
десятиклассников, закончивших школы, учителей, библиотекарей, нас
построили, выдали сухой паек и отправили на вокзал, не говоря о том, куда
нас направляют.
Кстати, получать сухой паек было
намного выгодней, чем питаться в солдатской столовой, где значительная
часть продуктов ухолила «налево» и поглощалась вечно голодным нарядом по
кухне.
Посадили в теплушки
и поезд тронулся. Долго пытался угадать, куда нас везут, пока не
понял: в Москву, или проездом мимо Москвы! Это меня очень обрадовало. Не
надеясь кого либо найти в эвакуированной Москве, думал, что
может быть удастся по ней хотя бы прогуляться.
Приехали на Казанский вокзал,
выгрузились, получили по тарелке щей в здании бывшего ресторана и стали
ожидать команды на втором этаже в зале ожидания. Поневоле вспомнилось, как
мы с мамой ожидали здесь объявления начала посадки в поезд на Новороссийск,
отправляясь в Анапу.
Вечером стали показывать
кинофильм «Тринадцать», но досмотреть его до конца не удалось. Раздалась
команда: «На выход!». Снова погрузились в вагоны и вскоре прибыли на
станцию «Хлебниково». Только здесь от
встречавшего нас старшего лейтенанта узнали, что мы направлены на учебу в
Минометно-пулеметное училище.
Теперь мне часто приходится проезжать
мимо этой станции по пути на дачу, первые годы поездок поневоле навевали
невеселые воспоминания, теперь прошло.
В годы моей работы в ЦНИИЭП жилища, я
часто бывал, как тогда было принято, на овощной базе в Хлебниково.
Идя от станции к огромным корпусам овощной базы, пытался разыскать здания,
в которых когда-то помещалось военное училище. От двухэтажных брусчатых
домов-казарм, военного городка, огражденного высоким забором, ничего не
осталось. Возможно, за прошедшие годы я потерял ориентировку и в
разросшемся во много раз поселке не нашел этих объектов.
Нас поместили в карантин, где я пробыл
около недели, прежде чем был вызван на военно-медицинскую комиссию. В
холодной комнате дощатого барака лазарета нам приказали раздеться догола и
по очереди вызывали на осмотр. Настала моя очередь. В большой комнате за
дверью раздевалки за большим столом лицами к входящему заседала комиссия.
Ее возглавляла молодая девица с погонами капитана медицинской службы.
Представ обнаженным перед глазами комиссии, я выглядел довольно жалко:
худой настолько, что рельефно выступали все кости скелета, покрытый серой
«гусиной» кожей, дрожащий от холода. Не подвергая осмотру, мне предложили
выйти, и после некоторого времени ожидания сообщили: отчислен,
вследствие общей физической недоразвитости.
По направлению из училища явился в Краснополянский райвоенкомат, куда добрался на попутной
машине. Сдал документы, посидел некоторое время на деревянном крылечке
одноэтажного домика военкомата, греясь не весеннем солнышке. Вызвали и
вручили направление в пересыльный пункт, который находился на станции Раменское. Рассказали как туда
добираться и я отправился в путь самостоятельно.
Раменское.
Заполненный народом двор, люди, многие в военной форме - выпущенные из
госпиталей, остальные - в гражданской одежде, собираются группами,
обсуждают возможные назначения. Считают предпочтительным, если пошлют в
артиллерию, там больше шансов выжить, плохо, если в пехоту, совсем плохо -
в танковые войска. Кто-то сказал, что предыдущая маршевая рота была
направлена в батальон аэродромного обслуживания (БАУ), об этом можно только
мечтать.
В казарме, длинном одноэтажном бараке,
те же нары, правда, двухэтажные, теснота и духота. Кормили плохо, наиболее
калорийной частью рациона питания была пайка хлеба, 650 грамм. Курильщики
страдали от отсутствия табака. Дневная порция позволяла завернуть лишь 4-5 самокруток. Я, некурящий, сначала отдавал свой табак,
затем, заглушая голос совести, менял его на дневную порцию сахарного песка.
После нескольких
дней ожидания, наконец, в составе небольшой группы из пяти человек, получил
направление в Ковров в запасный кавалерийский полк. Двое из нас -
бывшие кавалеристы, выписанные из госпиталя, один - казах, старший сержант,
ранее служил в пехоте, но природный кавалерист, с детства приученный к
лошадям, только что мобилизованный житель Петушков адвокат и я. Почему меня
сочли пригодным для службы в кавалерии, можно только гадать. Впрочем,
возможно сыграли роль мои злополучные краги, придававшие мне вполне
кавалерийский вид?
Ехать нам следовало самостоятельно,
выдали нам аттестаты, по которым нужно было в Москве получить сухой паек, и
мы отправились. Разговорившись, приняли к исполнению такой план: житель
Петушков пригласил всех к себе переночевать, после чего отправиться по
месту назначения. Имея в виду то, что направления нам были выписаны каждому
индивидуально, я не присоединился к адвокату и поехал в Москву в одиночку.
Я не знал, что близкие друзья моих
родителей Рогожкины не уехали в эвакуацию, и не решился ехать к ним в Лосиноостровскую. Но в Москве оставалась знакомая моим
родителям еще по ссылке Мария Карповна Калинина,
занимавшая какой-то важный пост в Наркомате Продовольствия, возглавлявшемся
Микояном. В 1930 году, будучи проездом в Москве, мы с отцом и матерью
посетили ее, в то время обучавшуюся в Тимирязевской
Академии. Она жила с мужем, впоследствии застрелившимся, бывшим моряком, и
дочерью Волей в комнате общежития. Помню, как меня за какой-то проступок
выставили в коридор, где я ревел, вызывая сочувствие соседей. Затем мы
гуляли в парке Академии. Во время пребывания в Ростове Калинина жила в
Новочеркасске, работала там директором сельскохозяйственного техникума. Она
часто посещала Файкиных, и я несколько раз гостил
у нее в Новочеркасске.
Узнав через справочное бюро ее
адрес (Большой Комсомольский пер., д. 6, здесь жили многие ответственные
работники наркоматов), я вечером явился к ней. Открыв мне дверь, она,
побледнев от неожиданности, воскликнула: «Борис!». В те годы я был очень
похож на отца. Переночевал у нее, очень вкусно поел, казалось, давно
забытым домашним варевом, утром отправился получить причитающиеся по
аттестату продукты и на поезд, следовавший с Курского вокзала. Через несколько часов с был уже в Коврове.
Предъявил коменданту на вокзале свое направление и, получив объяснение, как
добраться, отравился в полк.
|
