|
|||
5. Ростов
октябрь 1941-июнь 1942 Фронт рядом. Оккупация. Освобождение. Город готовился к предстоящей обороне.
Улицы перегораживались баррикадами, подвалы домов оборудовались под убежища
(окна закрывались мешками песком, настилались полы и устраивались нары). Во
дворах рылись траншеи и щели. В подвале нашего трехэтажного дома была
котельная с котлом парового отопления. Этот подвал был оборудован под
коллективное убежище. Туда мы спускались во время воздушных тревог,
участившихся в августе-сентябре. Официально
эвакуация не была объявлена, но некоторые предприятия закрывались, их
оборудование грузилось в вагоны и отправлялось куда-то на Восток. Через город
тянулись колонны беженцев на конных повозках, на телегах, запряженных волами.
Шли пешком утомленные дальней дорогой, удрученные люди. Большинство – евреи,
составлявшие значительную часть населения восточной Польши и Белоруссии. В
обход города гнали колхозный скот – большие стада коров и овец. По вечерам у
нас собирались соседи: многочисленная еврейская семья Райкиных, занимавшая
несколько комнат на нашем этаже, и армянская семья Михаила Ивановича Попова
(его фамилия по-армянски читается «Бабаян»), интеллигентного армянина -
бывшего владельца дома, в котором до революции помещались меблированные
комнаты. В дискуссиях о положении в тылу и на фронте, все приходили к выводу
о том, что война уже проиграна. Однако, не следует доверять официальной
пропаганде о, якобы, чинимых немцами зверствах. Они - цивилизованный
европейский народ, принесший миру огромные культурные и научные достижения.
Немецкая философия составляет значительную часть мировой гуманитарной
культуры, что никак не может быть совмещено с приписываемым им варварством.
Их огромное превосходство над Красной Армией в тактике, технике и вооружении
так же свидетельствует об этом. Так же, как и соседи, Файкины, считая, что
война безусловно уже проиграна, решили остаться в городе, если он будет
захвачен. Я же, напротив, был убежден, что немцы не смогут победить в войне.
Даже если Красная Армия будет окончательно разбита и откатится до Урала,
немцам не удастся удержать захваченную огромную территорию, Для этого им
просто не хватит войск. Райкины, все же уехали вместе с Автодорожным
техникумом, в котором работал преподавателем глава семьи Марк Моисеевич. Мне очень не
хотелось оставаться, но меня не отпускали, да и я не проявил настойчивости,
не считая возможным оставить семью, которая кормила и одевала меня несколько
лет. Магазины и
продовольственные склады открыли, разрешив разбирать все, что там еще
оставалось. В течение одного-двух дней все было разграблено. Помню комичную
картину: сгорбленная старушка катит перед собой, не имея сил нести, круг
сыра. Настала ночь,
когда автоматная и винтовочная стрельба, взрывы гранат и мин покатились по
улицам города. Эту ночь все население нашего дома провело в котельной. В
паровом котле, спустив из него воду, жгли топку, чтобы не замерзнуть, благо
запасов угля было достаточно. К утру все стихло. Началась оккупация. Утром, не
сказав ничего Файкиным, я через двор и черный ход вышел в город. Прошел по
главной улице (ул. Энгельса, ранее называвшейся Садовой) до Буденновского
(Таганрогского) проспекта, выходившего на понтонный разводной мост через Дон,
разрушенный отступающими войсками. Перешел через широкий проспект, что
оказалось очень рискованным - впервые услышал, как свистят пули. На проспекте
- разбитые снарядами автомашины, окруженные трупами. На крутом спуске к Дону
и на берегу горят дома и припортовые склады, от гостиницы Дон, стоявшей на
набережной, остался лишь дымящийся скелет. Немцев мало: иногда проходят с
деловым видом офицеры в серых шинелях с меховыми воротниками, фуражках с
наушниками, проезжают бронированные автомобили с солдатами. Больше я
таких вояжей не предпринимал. Мое кратковременное отсутствие осталось
незамеченным. День за днем
мы проводили в подвале, изредка поднимаясь к себе на третий этаж, посмотреть,
не пострадало ли что-нибудь при обстреле. Однако, Бог миловал: снаряды попадали
в соседние дома, один из них загорелся и я помогал его тушить, но наш дом
остался неуязвимым. Удивительно, но впоследствии, когда через Ростов дважды
прокатился фронт и вокруг был разрушен почти весь квартал, наш дом опять
уцелел. Немцы нас не трогали, и о том, что происходило в городе, не было
известно. Один раз в парадную дверь, запертую на засов, раздался громкий
стук. Открыли: стоят двое вооруженных автоматами явно нетрезвых солдат,
требуют, чтобы их впустили. Поднялись на второй этаж в комнату женщины,
открывшей им. Увидели патефон с пластинками, стали его заводить, потанцевали
под патефонную музыку, затем, забрав патефон с пластинками и два куска мыла,
удалились. С опаской ждали их повторного визита, но таковой не больше не
повторился.
Действительно чудо! Ведь с начала войны еще
не было случаев освобождения от оккупации крупных городов, поэтому известие о
появлении в Ростове наших бойцов казалось невероятным счастьем. Выскочили на
улицу: на самом деле, идут, одетые в полушубки и валенки, розовощекие от
морозца веселые красноармейцы. Им навстречу выбегают женщины с тарелками, на
которых возвышаются горки блинов, смазанных патокой (перед оккупацией на
железнодорожной ветке, проходящей по берегу Дона к припортовым складам,
стояли две цистерны, заполненные патокой. Естественно, ею успели запастись
многие обитатели нашего Халтуринского, в прошлом Никольского, переулка). Фронт снова
откатился к Таганрогу на прежнюю линию обороны у реки Миус, а севернее
Ростова еще далее на Запад к линии Барвенково-Лозовая. Кинохроника тех лет
демонстрировала дороги отступления, заваленные брошенной немецкой техникой. Удивительно,
современная печать почти не упоминает об этом, практически первом успешном
(если не считать удачно проведенную Жуковым операцию под Ельней, имевшую
значительно меньшие масштабы), контрнаступлении наших войск, хотя это
произошло еще до того, как немецко-фашистские войска были разбиты под
Москвой. За семь дней
оккупации немцы успели, однако, хорошо «наследить»: начав обычные для них
еврейские погромы, они принялись сначала за состоятельных евреев, которые
пропали без вести - частно практикующие врачи, портные и ювелиры, пропал
известный всему городу своей рыжей шевелюрой и привычкой зимой и летом ходить
в пиджаке и рубашке с отложным воротом, выпущенным на отвороты пиджака,
директор ДГТФ (Донская государственная табачная фабрика - папиросы «Наша
Марка»). В подвалах здания НКВД, где разместилось Гестапо, обнаружено было
много трупов жертв, арестованных по подозрению в принадлежности к коммунистам
и комиссарам. На улицах немецкие солдаты, экипированные «не по сезону»,
отбирали теплую одежду и меховые шапки, сопротивлявшихся избивали, иногда и
убивали. От прежних представлений о цивилизованности немцев и неверия в
правдивость нашей пропаганды о чинимых ими зверствах не осталось и следа. Город после
освобождения стал возрождаться к нормальной жизни. Довольно скоро появилось
электричество, паровой котел в подвале нашего дома мы сами заправили водой,
принесенной с Дона. В такой
обстановке, когда со дня на день ожидалось падение Москвы и Ленинграда,
неожиданное сообщение о состоявшемся 7 ноября параде на Красной площади
произвело очень большое впечатление, у людей снова появились надежды на
лучшее. Оказалось, что немцев не только под Ростовом разбили, но и их планы
захватить обе Российские столицы потерпели неудачу. Их наступление
остановлено и можно ожидать, что и здесь они будут разбиты. |