Место телефониста - рядом с командиром эскадрона. И я занял окопчик, вырытый моим предшественником, отправленным в тыл из-за ранения, и подключился к связи. В пределах полка все его подразделения (штаб, НП, эскадроны, полковая батарея и др.) связаны общей телефонной сетью. Все переговоры командиров и команды, поступающие от КП, слышны в телефонной трубке. Поэтому телефонист - самый осведомленный о происходящем в бою, не исключая командира эскадрона, которому передается трубка только когда ему нужна связь со штабом или когда его вызывают вышестоящие начальники. Слушая эти переговоры, я поневоле отвлекался от происходящего рядом и меньше реагировал на постоянный обстрел. При смене позиций, тащил провод, вытягивая его из катушки, к новому расположению комэска, отрывал окопчик, устанавливал телефон и сообщал на НП, что связь установлена.

Постепенно я втянулся в это состояние и шел на передний край почти как на работу. Наиболее опасными для жизни, конечно, были выходы на восстановление разорванной связи. Но и они отходили на второй план под влиянием нечеловеческой усталости и постоянного недосыпания.

Все то время, когда я оказывался в наиболее опасных ситуациях, меня почему-то не оставляло убеждение, что смерть меня минует и я переживу войну. И действительно, я столько раз чудом оставался цел, что, казалось, меня опекает некий ангел-хранитель. Началось с чудесного освобождения Ростова - первого крупного города, отбитого у врага с начала войны, и разгрома захватившей его вражеской группировки. Это избавило меня от участи, постигшей семью Файкиных. К моменту описываемых событий полы моей шинели были прострелены несколько раз, осколок рядом разорвавшегося снаряда порвал хлястик шинели, прошил и шинель и телогрейку, прорезал наполовину брючный ремень на спине. Чуточку пониже и - позвоночник, какие могли быть последствия не надо говорить.

И вот, надолго запомнившейся мне эпизод у деревни Хатки (сейчас она находится в зоне, пораженной аварией атомного реактора Чернобыльской АЭС). Недавно при встрече с приехавшим из Улан-Удэ моим однополчанином Бато Аюшиевым, мы вспоминали бои у этой деревни.

Ситуация очень напоминает описанную В.Быковым в рассказе «Атака с ходу».
Продолжая преследование отступавшего противника, полк с ходу преодолел заранее подготовленную оборонительную полосу, очень удачно расположенную за глубоким оврагом, по дну которого протекал небольшой ручей. Однако, не успевшие закрепиться на достигнутых рубежах, передовые части полка были сразу же выбиты немцами, перешедшими в контратаку, подкрепленную танками, и окопались на дне оврага за ручьем. Более невыгодного расположения переднего края трудно было придумать: на виду у противника в неглубоких окопах, а кое-где и по колено в воде сидели наши бойцы, методично обстреливаемые из минометов. Наблюдательный пункт полка находился перед склоном оврага, так что и без бинокля были отлично видны немецкие позиции. Это позволяло активно действовать нашей артиллерии, подавлявшей огневые точки и минометные позиции немцев. Этим несколько облегчалось положение находившихся в окопах на дне оврага.

Из памяти почему-то выпало, где я находился во время этого неудачно сложившегося первого боевого эпизода. Вероятно, выполнял какие-то поручения, связанные с поддержанием связи с тыловыми службами полка. Может быть и здесь проявилась забота моего ангела-хранителя, благодаря чему я уцелел в этот день.
На четвертый или пятый день сидения в овраге прямым попаданием мины в окоп был тяжело ранен командир эскадрона и убит сидевший рядом с ним телефонист. Я получил приказание явиться на НП полка, и вместе с напарником, нагрузившись катушками и телефонным аппаратом, мы пришли туда. Помню как вышли из деревни, где стоял штаб полка, прошли мимо единственной уцелевшей хаты, в окно которой выглядывали любопытные детские рожицы. Через некоторое время вышли на дорогу, простреливаемую немцами, которые не замедлили отреагировать на наше появление. Пришлось продвигаться перебежками от воронки к воронке. Явились на НП, получили указание о том, в какой эскадрон направлены, и начали спускаться по склону оврага. Мой напарник, более опытный фронтовик, чем я, предложил спрятаться в попавшийся на пути маленький крытый окопчик и переждать до темноты. Он был прав. С противоположного края оврага сидевшим там в окопах немцам мы были видны как на ладони и, очевидно, были бы расстреляны, не добравшись до цели.

Стемнело. В уже ставшей привычной обстановке, при свете часто взвивающихся в небо из расположения немцев ракет, под непрерывным минометным обстрелом мы добрались до окопа, где сидел вновь назначенный комэск старший лейтенант Курицын. Установили телефон - связи нет, линия оборвана. Мой напарник, жаль, что я не запомнил, как его звали, сказал:

- Сиди и слушай аппарат. Я пойду устранять обрыв, а то тебя, неопытного, подстрелят.

Он пополз назад, взяв в руку кабель, а я сел слушать молчавшую телефонную трубку.

Выглянул за бруствер. За ручейком на дне оврага - проволочные заграждения в несколько рядов, между рядами кольев, опутанных проволокой, - спирали Бруно. На проволоке висят консервные банки и таблички надписями « Achtung, Minen !, Внимание, мины !» по-немецки и по-русски. Между тем, минометный обстрел наших окопов продолжался. Неподалеку от меня окопчик командира другого эскадрона, около которого оказался знакомый по Коврову телефонист, уже пожилой, Любимов. Вскоре в бруствер его окопа угодила мина, разворотив ему живот. Его наспех перевязали и он остался ждать на дне окопа, пока за ним придут санитары. Я еще успел обменяться с ним несколькими словами, он был в сознании.

Вдруг в телефонной трубке зазвучали голоса. Я тут же вклинился в разговор:
- Мина, Мина, я - граната. Связь восстановлена.

Потребовали передать трубку комэску. Приполз мой напарник, его зацепило, но слегка: отщепило осколком кусок пальца руки. Он уполз и вскоре я услышал его голос с НП. Его перевязали и оставили дежурить у телефона.

Как уже раньше было сказано, все переговоры НП с командирами эскадронов велись по общей сети, поэтому я сразу же вошел в курс дела. Оказывается, бойцы эскадронов через проходы в заграждениях, проделанные саперами, продвинулись вплотную, почти на расстояние броска гранаты, к немецким окопам, поднявшись по противоположному склону оврага, и залегли там, под интенсивным пулеметным и автоматным огнем, неся потери от обстрела.

Командиры эскадронов жаловались, что «мало карандашей», просили добавить «огурцов» (Код (жаргон), принятый в телефонных переговорах. «Карандаши» - солдаты, «огурцы» - артиллерийский огонь, снаряды).

Командир полка требовал поднять бойцов в завершающую атаку, но - никак не получалось: никто не мог набраться мужества сделать это. Командир полка (временно эту должность исполнял майор Горобец) сказал:

- Если не завершить атаку, дело будет проиграно. Всех перестреляют. Передайте, тот, кто поднимет людей в атаку, будет представлен мною к званию Героя.
Через некоторое время я услышал жиденькое «Ура !». Атака началась и завершилась успешно. Немцы не выдержали и отступили. Как выяснилось потом, вскочил и поднял людей в атаку старший сержант, помощник командира взвода, исполнявший его обязанности (командир был ранен). Он получил за этот подвиг .... медаль «За боевые заслуги».

То, что он сделал - действительно подвиг, требующий огромной силы воли и мужества. Вскочить, подставив себя под огонь в двух шагах от вражеских окопов, своим примером поднять людей!.

Перед атакой я услышал поразительные слова. Один из оперативных работников штаба предлагал:

- На правом фланге, там где овраг помельче, есть открытое пространство, не перегороженное проволокой. Следует собрать всех, кто еще не в атакующих эскадронах - комендантский взвод, писарей, вестовых и пр. и послать в обход.
В ответ на чьи-то возражения: «Там же заминировано!», говорил:

- Ну и что ? Подорвутся несколько человек, зато остальные пройдут и атакуют с фланга!

Меня всегда удивляло принятое на фронте пренебрежение к жизни солдат, но со столь циничным отношением встречаться еще не приходилось.

Итак, эскадроны заняли вражескую линию обороны и закрепились на ней в тревожном ожидании возможной контратаки. Потери были огромны: в полку оставалось всего 100-150 человек, способных держать оружие. Обнаружены были еще живые раненые солдаты, лежавшие здесь почти пять дней, еще с первого, неудачного штурма. Немцы оставили их без помощи умирать от ран и от обстрела со стороны своих.

Передний край переместился на другой берег оврага, перешел туда и командир эскадрона старший лейтенант Курицын. Теперь и мне необходимо было перетащиться с аппаратом на новую линию обороны, протянув туда телефонный кабель. Тем временем, немцы, препятствуя подходу подкреплений и доставке боеприпасов, надеясь вновь отбить утраченные удобные позиции, еще более усилили артиллерийский и минометный огонь по только что занятому предполью.
Прижимаясь к земле, высматривая ближайшие воронки, чтобы укрыться после следующей перебежки, я стал продвигаться вперед, разматывая катушку с кабелем. Разорвавшаяся рядом мина осыпала меня комьями земли. Через несколько ползков я обнаружил, что кабель в катушке оборвался. Оказывается, ее задело осколками и порезало кабель. Положение еще более усложнилось: через каждые три-четыре метра кабель обрывался, приходилось останавливаться, искать конец и сращивать и опять сращивать. Доведенный до полного изнеможения ползанием под аккомпанемент завывающих и рвущихся с грохотом мин, карабин, ящик телефонного аппарата и катушка без конца цепляются за кочки и кустики болотной травы, я уже перестал обращать внимание на разрывы, скрежет проносящихся пулеметных очередей. В голове пульсирует только одна мысль: «скорее, скорее, на склоне оврага - мертвая зона, надо туда добраться». Иногда разрыв мины или снаряда раздается так близко, что горло и нос забивает пороховая гарь.

Не помню, сколько времени это продолжалось, но я, наконец, добрался до бывшего немецкого окопа, глубокого, отрытого в полный рост, стенки обшиты досками, пол устлан досками на проложенных лагах. Указали на КП комэска - в блиндаже, накрытом двумя накатами бревен (не страшно и прямое попадание мины), только повернутом амбразурами в сторону нашего тыла. Проверил, есть ли связь, отозвались, все в порядке. Передал трубку напарнику, залез под нары и заснул, как мертвый в тепле натопленного блиндажа.

Когда меня растолкали, я узнал то, что привело меня в ужас. Оказывается, в процессе многократного сращивания перебитого кабеля я свернул с пути, обозначенного вешками, предварительно проверенного и разминированного саперами, и все это время топтался по минному полю. Связной, посланный из НП полка, шел, как это было принято, вдоль кабеля и подорвался на мине, уцелел, правда, получив несколько незначительных осколочных ран, пришел, черный от копоти с разорванной в клочья шинелью.

Уже после, даже через много лет спустя, я, вспоминая каждый шаг этого пути, покрывался холодным потом. Даже сейчас, почти через 60 лет, я пишу эти строки и меня сотрясает нервная дрожь.

Немцы, очевидно, отказались от контратак и мы несколько дней находились в обороне, занимая с комфортом обустроенные немецкие позиции, не смущаясь тем, что блиндажи-укрытия оказались перед линией окопов.

При очередном дежурстве услышал: «смена белья». Нас оттянули в тыл, расположились в лесу, вырыли землянки и несколько дней отдыхали. В землянках устроили норы-печки, топили их и пекли в них картошку, доставая ее из ям на краю разоренной деревни (белорусы хранят картошку в ямах, застланных соломой, сверху накрытых соломой и засыпанных землей).

Впервые за много дней прошли «санитарную обработку», что было весьма кстати, очень сильно стали одолевать насекомые. Когда тепло, спасаться от них было нетрудно. Достаточно положить нижнее белье на большой муравейник, чтобы через час-полтора оно было очищено от вшей и гнид. Но наступили морозы и муравьи-санитары спрятались в глубине своих лесных домов.

Вырыли землянки попросторнее, внутри землянки печка, сделанная из железной бочки с трубой, в бочке - кипит вода. Землянка наполнена паром. Раздеваешься снаружи прямо на морозном воздухе, кидаешь всю одежду в пропарочную камеру (такая же бочка, под ней разведен костер, на дне - кипит вода, над паром на решетке пропаривается одежда) и ныряешь в землянку. После многодневного пребывания на холоде - прямо райское удовольствие.

Еще во время событий у дер. Хатки, меня зацепил осколок мины. Осколок был уже на излете и вонзился в мой сапог на правой ноге ниже колена. Не почувствовав боли, я выдернул его. Но вскоре стал ощущать, что в этом месте саднит. Переобуваясь, заметил небольшую ранку, вроде - царапину, но не придал ей никакого значения. Со временем, ранка стала болеть и гноиться, белье стало прилипать к ней, что сильно мешало при ходьбе. Воспользовавшись свободным временем, я пошел в полковую санчасть и медсестра санчасти, розовощекая пышная молодица Муза (так ее все называли) перевязала меня и вручила направление, подписанное начальником медслужбы полка, в медсанэскадрон. Муза - Мария Ивановна Толокнова теперь почти моя соседка, живет в трех трамвайных остановках от меня.[1]

С этим направлением, служившим пропуском для бдительных заградотрядовцев, я пришел в тыл. По стрелкам - указателям, прибитым к деревьям, разыскал «Хозяйство Брюханова», по фамилии командира медсанэскадрона. Здесь мне продезинфицировали ранку, тщательно перевязали, заклеив какой-то целительной мазью, накормили супом из рыбных консервов и оставили переночевать. С наслаждением я улегся прямо на пол госпитальной палатки и заснул в тепле и неге. Наутро отправился обратно в полк.

 

Познакомься с народом

 
В начало

 
Напишите мне