|
1941. Мне -
16 лет
4. Ростов. Накануне.... Начало.
... Позиционное противостояние Линия Мажино
– Линия Зигфрида вдруг взорвалось неожиданным ударом германских войск на
неукрепленные границы Франции через Бельгию и Голландию. Мне даже тогда
казалось необъяснимым, почему эти две малые страны, имея на востоке агрессивного
и непредсказуемого соседа, не приняли никаких мер по укреплению своих
границ.
До этого я подолгу сидел у
карты Европы, на которой отмечал микроскопические изменения линии
противостояния Англо-французской коалиции и Германии, пытаясь представить себе
дальнейшее развитие ситуации. Полагая, что немцы вряд ли предпримут
форсирование «в лоб» Линии Мажино, пытался предугадать возможные пути
обхода этих укрепленных позиций. Путь через горный рельеф нейтральной
Швейцарии казался мне маловероятным, оставалось только предположить что
удар будет нанесен через Бельгию. Можно ли было ожидать от Гитлеровской
Германии уважения к нейтралитету этой страны, если он препятствует ее
агрессивным устремлениям? Мне казалось, что и наша страна подает
убедительные примеры пренебрежения суверенитетом соседей, когда он
препятствует ее стратегическим замыслам: агонизирующая Польша, Румыния,
прибалтийские республики и, наконец, Финляндия.
И действительно: мои домыслы,
казавшиеся фантастическими, вдруг подтвердились. Потоптавшись некоторое
время у линии Мажино, немцы неожиданно рванулись через Бельгию и Голландию,
с которыми расправились за несколько дней, началась битва за Францию.
Французские и английские войска терпели одно поражение за другим так
быстро, что я не успевал переставлять флажки на карте. Вскоре разыгралась
драма под Дюнкерком.
После капитуляции Франции в
отношениях с Германией, казалось, ничего не изменилось: «дружба»
продолжалась, газеты публиковали фотографии эшелонов с зерном, пересекающих
демаркационную линию. Однако, как только немцы столь же стремительно
захватили Югославию и Грецию, где ранее безнадежно застряли итальянцы, в
воздухе, как бы, повисло напряжение, ожидание неизбежности скорой схватки.
Это напряжение подогревалось действиями правительства во внутренней
политике, направленными на «повышение дисциплины и производительности
труда». Появились постановления, запрещавшие увольнения по собственному
желанию, устанавливающие наказания за прогулы и опоздания вплоть до
судебных приговоров к принудительным работам. Свободные переезды между
городами были ограничены: железнодорожные билеты продавались только по
предъявлению разрешительных документов.
Появились новые военные звания:
вместо «комбриг», «комдив», «комкор», «командарм», отличавшимися
количеством ромбов на петлицах, введены звания «генерал-майор»,
«генерал-лейтенант, «генерал-полковник» и «генерал армии» со звездами
вместо ромбов. Для младших командиров -«ефрейтор», «младший сержант»,
«сержант», «старший сержант» и «старшина».
Последний предвоенный 1940 год.
Евгений Умнов муж Нюры - дочери тети Сони, закончив университет, уехал
служить в Красную Армию в артиллерийской батарее каких-то сверхмощных
орудий на Западной Украине. За все годы войны эта батарея не выпустила ни
одного снаряда по врагу, откочевывая все далее на Восток.
Второй курс техникума. Усилившиеся
продовольственные трудности. Огромные очереди за хлебом, сахаром,
макаронами, мукой. По поручению тети Сони после занятий в техникуме хожу на
фабрику-кухню (теперь здесь находится мясокомбинат. Там работал ее муж
Леонтий Михайлович), где для сотрудников выдаются обеды и продуктовые
заказы. Особым «почтением» у нас пользовались копченые бараньи и свиные
ребра, с которых срезано мясо. Однако, мяса на них оставалось еще довольно
для обгладывания, чем вся семья Файкиных занималась за ужином. Кроме того,
продавались жареные пирожки, начиненные соевой кашей.
Очень трудно приходилось моим
сверстникам - студентам, жившим в общежитии. Стипендия (34 руб., а для
отличников - 45 руб.) не могла обеспечить даже нищенское пропитание. Ходили
подрабатывать в порт, куда и я несколько раз ходил из солидарности, однако
не мог выдержать даже половины смены. Обедать ходили на рынок, где была
дешевая столовая для возчиков: тарелка щей с «рубцом» и гречневая каша с салом
стоили 15-20 коп. Неплохо кормили и в техникумовской столовой, но там было
подороже, хотя давали в долг под запись в долговую книгу с удержанием из
стипендии.
Летом 1940 года после завершения производственной практики на токарных,
фрезерных и строгальных станках, всем курсом отправились в колхоз на
уборочную. Колесный пароход довез нас до станицы Николаевской, откуда
пешком мы прибыли в станицу Мариинскую. Работали, в основном, на комбайнах
на соломокопнителях - прицепах, куда из чрева комбайна ссыпалась солома.
Закутав лицо марлей (иначе - за-дохнешься от пыли), солому следовало вилами
собирать в копны и периодически сбрасывать, следя за тем, чтобы они
ложились на поле ровными рядками.
Перевозили зерно на бричках, запряженных волами. Медлительные и неприхотливые
животные безропотно тащили любой груз, при запрягании становились сами
каждый на свое место и подставляли шеи под ярмо. Управлялись, подчиняясь
команде: «Цоб, цоб!» - идущий слева вол заходит вперед и повозка
поворачивает направо, «Цобэ, цобэ!» - правый вол заходит вперед и повозка
поворачивает налево, «Цоб, цобэ !» - оба вола делают вид, что ускоряют
движение.
Некоторое время я выполнял
обязанности сторожа: спал на току, куда ссыпалась доставляемая от комбайнов
пшеница. Днем пшеницу провеивали на ручных веялках (невероятно трудоемкая
работа) и грузили в повозки и автомашины, отвозившие ее на элеватор.
Питаемся неплохо, но непривычной
пищей: на обед «кандер» - суп из пшена с картошкой, заправленный луком,
поджаренным на бараньем сале, утром и вечером - хлеб и лепешки с овечьим
молоком, густым и жирным. На складе колхоза можно было получить
дополнительно продукты, оплачивая их по себестоимости, т.е., значительно
дешевле, чем в Ростовских магазинах, с последующим вычетом из заработка.
За работу начисляются трудодни,
расчет по которым должен производиться после завершения уборки урожая.
Перед отъездом домой нам выдали аванс: я получил мешочек муки и немного
денег. По дороге, впервые в жизни, купил в пароходном буфете бутылку вина.
Выпили ее вместе с кем-то из сверстников, используя вместо стаканов огурцы
с выдолбленной сердцевиной.
Осенью двое из нашей команды
ездили за окончательным расчетом, привезли пшеницу, из которой тетя Соня
варила кашу.
Весной 1941 года пришел приказ об
изменении специализации техникума: вместо индустриального он стал
авиационным. Перешел на отделение «Монтаж самолетов»: эта специальность
была мне более интересной, чем предстоявшая работа в механических цехах.
Второй курс техникума закончился с
последним годом мирной жизни. Май 1941 года - экзамены, сданные мною более
успешно, чем всегда, производственная станочная практика, начало каникул.
Начало войны.
Воскресение 22 июня 1941 года. По
путевкам, полученным дядей Левой, я и тетя Соня едем в однодневный дом
отдыха. Как обычно (мы бывали в этом доме отдыха и ранее) - вкусно
приготовленный обильный завтрак прерван донесшимися слухами: началась
война. Сейчас это кажется странным, но в доме отдыха не было
радиоприемника. Кого-то послали в поселок и он, вернувшись, подтвердил, что
выступал по радио Молотов с заявлением о нападении Германии на всем
протяжении западных границ, включая границы с Финляндией и Румынией.
В этот день, разумом понимая всю
трагичность происшедшего, я еще не воспринимал серьезно то, что началась
война, оставившая меня живым, но с глубокими душевными и физическими
увечьями. Теперь, по прошествии шести десятков лет, вспоминая пережитое, не
верится, что все происшедшее со мной в годы войны было наяву. Не верится и
в то, что у меня хватило сил и здоровья все это перенести.
Дом отдыха немедленно опустел.
Вернулись домой, тревога, казалось, висела в воздухе. В городе вокруг
репродукторов, висевших на столбах, толпились люди, слушавшие периодически
повторявшиеся сообщения и темпераментно обсуждавшие их.
Вышедшие на следующий день газеты
публиковали постановления о всеобщей мобилизации военнообязанных мужчин в
возрасте от 18 до 45 лет, об организации призывных пунктов, о введении
карточной системы распределения товаров и продуктов. Только что
сформированное Совинформбюро опубликовало первое сообщение с фронта. В нем
говорилось о бомбардировках фашистской авиацией Киева, Севастополя и других
городов, о достойном отпоре советскими истребителями, сбившими десятки
самолетов, о героическом сопротивлении захватчикам наших пограничников, во
многих местах оттеснивших немцев на их исходные позиции.
Сразу же пошел в техникум.
Объявили, что планировавшаяся поездка на уборку урожая отменяется,
организовываются занятия по обязательному военному обучению по 100-часовой
программе «Всевобуч». В здании техникума создается призывной пункт, на
котором будет организовано дежурство студентов. В приказе директора
техникума, вывешенном на доске объявлений, сообщалось о создании
истребительного батальона, который будет нести дежурства во время воздушных
тревог, участвовать в патрулировании улиц и в составе санитарных дружин.
В городе не чувствовалось резких
изменений в текущей жизни: пока фронт был еще далеко и немецкие самолеты
сюда не долетали. Однако, было введено обязательное затемнение и стекла
окон оклеили крест-накрест бумажными полосами. Срочно оборудовались под
бомбоубежища подвалы зданий. На стенах домов появились указатели к
ближайшему укрытию. Во дворах и в скверах стали копать щели, которые, как
показал последующий опыт, оказались более надежными при бомбежках, чем
подвалы домов.
Поползли слухи о том, что наши войска терпят сокрушительное поражение, все
чаще звучит, передаваемое шепотом слово «измена». В сводках Информбюро
сообщается о том, что на всем протяжении фронта идут тяжелые оборонительные
бои с превосходящими силами противника, который несет большие потери в
живой силе и технике, войска отходят на заранее подготовленные позиции.
Высказываются предполо-жения, что старая граница, имеющая мощные
укрепления, будет рубежом обороны, на котором остановят наступление немцев.
В начале июля передали по радио
выступление Сталина, необычное по форме: «братья и сестры, к вам обращаюсь
я, друзья мои...». Из него стало известно, что уже потеряна Белоруссия,
противником заняты многие города и о разгроме врага «на вражьей земле малой
кровью могучим ударом» уже не может быть и речи.
Очень тяжелыми были дежурства на
призывном пункте, открывшемся в техникуме: слезы и истерические крики
матерей, звуки гармошки, песни и пьяная удаль, перемежающиеся со слезами,
разновозрастных призывников, команды и окрики командиров маршевых команд -
вся эта суета до сих пор явственно жива в памяти.
В августе линия фронта достигла уже
Смоленска и Харькова. Начались воздушные тревоги, особенно по ночам. В
свете перекрещенных лучей прожекторов иногда серебрился силуэт самолета,
окруженный множеством облачков разрывов зенитных снарядов, не причинявших
ему вреда. Суетились наши истребители «ишаки» (И-16) и «чайки» (бипланы
И-15), которым явно не хватало скорости и мешал зенитный огонь с земли.
Иногда немцы сбрасывали небольшие бомбы, но массированных бомбардировок
города пока не предпринимали. Самолеты-разведчики появлялись над Ростовом и
днем, по ним, помимо зенитной стрельбы открывалась оглушительная пальба из
всех видов оружия - из винтовок и ручных пулеметов, что было очевидной
бессмыслицей.
К концу августа стало ясно, что
вскоре линия фронта достигнет и Ростова. Началась мобилизация на
строительство оборонительных сооружений. В первых числах сентября после
начала занятий в техникуме объявили о предстоящем выезде на рубежи обороны
и всего коллектива техникума.
Отправились пригородным поездом
в сторону Таганрога, на какой-то промежуточной станции выгрузились и долго
шли пешком до места назначения. Помню названия двух деревень, в которых мы
разместились в крестьянских избах: Баевка и Калмыковка.
Работали на строительстве
противотанковых рвов. Рыли в тяжелом глинистом грунте, налипающем на
лопату, уставали от непривычно тяжелого труда. Однако, преобладали бодрое
настроение и чувство юмора: сочинялись и исполнялись частушки, вывешивались
шуточные плакаты: «Чтобы каждое рыло нарыло по пять кубометров на рыло!».
Иногда над нами проносились немецкие самолеты, пугали пулеметными очередями
и сбрасывали листовки, которые подбирать было строжайше запрещено.
Любопытство пересиливало и некоторые листовки я все же читал. Текст казался
мне примитивным и не вызывавшим доверия.
К концу сентября нас срочно подняли
по тревоге и пешком, форсированным маршем погнали к Ростову. Как впоследствии
оказалось, мы были под непосредственной угрозой окружения.
Линия фронта на некоторое время
стабилизировалась по реке Миус под Таганрогом, который был захвачен немцами
и в 40 километрах западнее Ростова у армянского села Чалтырь и станицы
Большие Салы. Орудийная канонада явственно слышалась в городе.
Появились и первые потери среди
студентов техникума. Однажды, не замеченный постами воздушного наблюдения
(ВНОС), над городом низко пронесся немецкий самолет и сбросил несколько
бомб. Одна из них угодила в кинотеатр и была причиной многих жертв. В
техникуме не досчитались двух: Сашку Ханцева и его друга Леву. Сашка жил в
общежитии, где я был частым гостем, хорошо пел, аккомпанируя себе на
гитаре. Кто-то сказал, что они с Левой отправились в кино, это вызвало
предположение о том, что они могли оказаться в числе погибших. Когда и на
следующий день они не появились, мы отправились на поиски в морг, куда
свозили всех погибших при бомбежке. Я спустился в большой погреб морга
мединститута и среди множества обезображенных трупов обнаружил Сашку. Леву
я не опознал, но и его нашли там же. Картина, впервые открывшаяся мне, до
сих пор в памяти. Особенно запомнилась обнаженная женщина с лежащим на ее
животе трупом ребенка, с еще не отделенной пуповиной. То ли она рожала во
время бомбежки, то ли произошел выкидыш ... Я долго не мог отделаться от
страшного впечатления. На следующий день обоих коллективно похоронили на
кладбище.
Сводки Информбюро по-прежнему
сообщали о планомерном отходе на заранее подготовленные позиции под
давлением превосходящих сил противника и об огромных потерях, наносимых
врагу упорным сопротивлением наших войск. Однако, действительное положение
на фронтах не могло быть скрыто под пропагандистским прикрытием газетных
публикаций. Тысячи раненых прибывали с фронта и их рассказы раскрывали
страшную правду о неумелом и бездарном руководстве войсками, недостатке и
низком качестве вооружения, о попавших в окружение целых армиях, о полном
господстве в воздухе неприятельской авиации.
|
